Когда говорят об угрозе реставрации тоталитаризма, о фашизации страны, то, как правило, имеют в виду жесточайшие расправы над оппозицией, штампующие нелепые приговоры суды, нагнетание в обществе паранойи и ксенофобии. Но те же самые печальные признаки имеют многие авторитарные полицейские режимы, силовые диктатуры. Тоталитаризм же - это нагнетание постоянного страха быть наказанным без вины.
Нас уже приучили, что любое неудобное власти демонстрирование протеста наказывается. Когда, даже извернувшись, запрет нельзя оформить законно, его просто подвешивают, как это было сделано с недавней историей с уведомлением о "Марше перемен в Москве": прямо запретить его было нельзя, но из мэрии сделали двусмысленное уведомление о проблемах при проведении по заявленному маршрута, а прокуратура предупредила о недопустимости идти без разрешения.
Нас приучили к тому, что за одиночный пикет с опасной темой тоже преследуют. Например, подсылая провокаторов. Нас приучают к тому, что за оппозиционный пикет "полагается" не 30 тысяч штрафа и не 10 суток ареста (на ходу придумав неповиновение) — как это стало при "третьем Путине", но три года колонии — как при Брежневе.
Теперь нас приучают к тому, что раз вокруг одиночного пикетчика в людном месте собрались любопытные, то это значит, что он попался в одну из самых подлых ловушек закона о митингах — виновен в организации "не публичного" (т. е. без признаков демонстрации) массового скопления граждан... Это — четкий знак всем недовольным: вам не удастся использовать закон, разрешающий проводить одиночные пикеты без разрешения власти, ибо отныне все — только с разрешения. Или так — недавно в одном областном центре судили членов КПРФ, которые решили 22 апреля строем подойти к памятнику Ленину и возложить гвоздики: раз строем шли по переходному переходу — значит несогласованная акция. Видимо, им надо было красться по-одиночке? Такое вот дополнительное унижение. "Унасекомление" человека, как говорил Достоевский.
Но это все касается протестов. А в среду в движение "За права человека" пришли молодые люди, которых приговорили к штрафу по этой самой антифлэшмобовой статье КоАП — 20.2.1 и 20.2.1.2. Они хотели на Красной площади устроить съемки с голубями, которых принесли в кошачьей переноске. Естественно, собрались зрители... И все — "массовое скопление, затрудняющее доступ к объектам социальной инфраструктуре". Я не говорю сейчас об юридической абсурдности решения одного из мировых судов столицы: Красная площадь — один из главных туристических объектов, на ней всегда толпятся и должны толпится люди, ходят экскурсии, и разного рода хеппенинги с ручными животными и птицами — норма для всех посещаемых достопримечательностей в цивилизованных странах.
Но зачем это делается? К сожалению, общественность не слишком интенсивно протестовала, когда под тем же предлогом со Старого Арбата вытесняли уличных музыкантов (создают препятствующее скопление). Только Юрий Самодуров писал, что подобная практика и есть фашизм. Было бы значительно проще понять, если бы бы принят закон, запрещающий играть и петь на улице без официального патента. Или закон, запрещающий без разрешения полиции фотографироваться с голубями, с попугаями, с обезьянками... на Красной и других (список прилагается) площадях. Такой вот суровый Сингапур, восхваляемый у нас как образец реформ. Но осознанно создается юридическая "серая схема". Человеку внушается, что он сам не должен знать, за что будет наказан, что любое его действие, чуть-чуть выходящее за рамки обыденного поведения, может быть наказано. Чтобы всегда жил с головой, втянутой в плечи, и испугано озирался. Чтобы как в старом советском анекдоте: "Больше двух не собираться, при скоплении больше двух человек оправдательным документом является только пустая бутылка".
Тоталитаризм — это не просто государственные террор, потоки репрессий, это — слепой террор, создающий обстановку постоянной тихой паники в обществе, и заставляющий старательно избегать любого самостоятельного поступка, любой самостоятельной мысли.
Например, в двадцатые годы все знали, что публичная критика советской власти и большевизма автоматически означало расстрельные подвалы ГПУ или, в лучшем случае, Соловецкий лагерь. Но с тридцатых годов расстреливали и бросали в лагеря тех, кто громогласно славил большевистский режим и советские порядки. Заставляя этим еще истеричней славословить Сталина. Не отмалчиваться в ужасе, видя аресты и судилища, но, перебивая друг друга, поносить жертв расправ. И в создавшейся атмосфере государственного террора не могло быть и речи не только о политическом или идеологическом инакомыслии, но даже о критике фаворитов режима в таких областях, как наука и искусство... Если найти другую аналогию, то вспомним периоды инквизиции в Европе и религиозные гонения на Руси. Объятые пламенем костры и срубы не только затыкали рты религиозным диссидентам, они заставляли в ужасе отбросить любую мысль о том, что можно просто рассуждать на религиозные темы.
! Орфография и стилистика автора сохранены
