"Ну что вы тут стали, труполюбы? Нечего вам обнюхивать их штаны! Штаны всех людей, кто разговаривает со мной, воняют одинаково. За работу!" (А. и Б. Стругацкие, "Попытка к бегству")
"Как пес, когда возвращается на свою блевотину, бывает мерзок, таков неразумный, возвращающийся по своей злобе на свой грех" (Притч 26:11)
Большой исторический оптимизм мне придает осознание того, что сейчас воссоздают не "совок", но его труп.
Советская идеология была очень сложный, многослойным явлением. Как любая доктрина, рожденная в борьбе с соперниками, она вобрала в себя ею побежденных – православный имперский монархизм, романтический патриотизм, позитивизм, народничество, демократический социализм…
Поэтому кроме беспримерного ленинского идеологического цинизма и манихейского большевистского каннибализма, в ней была компонента демократическая (представление о личном достоинстве каждого и равенстве), освободительная, гуманистическая…
Марксизм вообще был формой радикального гуманизма, сейчас сказали бы – ультрагуманизм (как ультралиберализмом называют социал-дарвинизм).
Потом произошло расщепление. Демократическая компонента советскости очень долго вдохновляла диссидентов, пока к началу 70-х советская оппозиция не открыла для себя либеральные, монархические и национально-религиозные идеи. Так внутрикатолическое диссидентство вдохновлялось идеями возвращения к первохристианским и библейским истокам, а потом и фрагментами побежденных Римом ересей. И только потом появились евангелические деноминации и масонский деизм, а потом и философский атеизм (светский гуманизм).
Но путинская реакция реставрировала уже, казалось бы, давно издохшие и разложившиеся советские идеологемы. Познесталинская эпоха сама была реанимацией сдохшей еще в 1905 году уваровской триады (теории казенной народности).
Теперь из гроба подняли изрядно протухшие кости именно позднесталинских мифологем в незабываемом духе "борьбы с безродным космополитизмом и низкопоклонством"…
Это как придуманная мною антиреклама плохого пива: "Дважды испытанный кайф" - эвфемизм для вкусового и цветового уподобления моче. И кругом "данс макабр".
Представьте, в возрасте в первый раз приехавшего в Хогвартс Гарри Поттера читать насмешливого Искандера (такой псевдоним "из будущего" выбрал себе Александр Иванович) о спорах с защитниками крепостничества и самодержавия, о склоках западников и славянофилах, о споре Гоголя с Белинским о религиозности народа… Чтобы через четыре с лишним десятилетия оказаться в обществе, где подобные дискуссии — самая злободневная актуальность. С тех же почти позиций и почти теми же словами.
Мне было стыдно за зашоренность Гоголя и Тютчева. Николаевщина, в своей борьбе с "гнилым-западом" прямиком неслась к Крымской катастрофе. И всё это было за 125 лет до того, как я взял в руки томик "Былое и думы".
Через пару лет, читая другие знаменитые мемуары – "Люди, годы, жизнь" Ильи Эренбурга, - я с содроганием и насмешкой читал про послевоенный поход на "космополитов и сионистов", про борьбу с "низкопоклонством перед Западом" и прочие "Россия – родина слонов". Но за окном был детант – СССР со скрипом приоткрывался миру, и с газетных страниц и с телеэкрана исчезал уродливый новояз разгула Холодной войны.
Еще через год, читая в "Памятниках человеческой мысли" фельетоны Вацлава Воровского за 1908-09 годы - про монархическое лизоблюдство и черносотенные истерики, про тупой и напыщенный милитаризм, я смог увидеть как бы промежуточный – между николаевщиной и поздним сталинизмом – реакционный провал России. Идеология и риторика каждого такого провала были до смешного одинаковы.
Потом были Афганистан, польская "Солидарность" и корейский "Боинг". Уничтожалось диссидентское движение, знаменитостей – Любимова, Тарковского, Ростроповича - высылали и лишали гражданства. Риторика вернулась к самым разнузданным образцам хрущевских времен… Это было уже четвертое пережёвывание изоляционистского и человеконенавистнического бреда, с атмосферой которого я познакомился.
Сейчас пятое. Разумеется, за скобками моего знакомства остались периоды реакции второй половины 60-х и начала 80-х XIX века, и вторая половина тридцатых и послечехословацкий периоды.
Но черные провалы отечественной истории, с атмосферой которых я познакомился, дважды завершались реформами, а дважды – революциями. Строго говоря, периодов мощных реформ было три (александровский, столыпинский и горбачёвский), но последний перерос в революцию.
Может повезет, и пятое, переживаемое нами нынче затмение, закончится такой революцией, которая сможет перерасти в реформы?
За полвека до чеканных слов уклонившегося от диссертационного совета Мединского (понятно, что слова "конченые мрази" адресовались вовсе не историкам-ревизионистам, но историкам, написавшим в ВАК, что в его диссере – просто одна "пурга"), был дичайший скандал, когда в статье – с позиций марксистской научной объективности – было написано, что нельзя называть "залпом" холостой одиночный выстрел. С точки зрения артиллерии нельзя, ибо залп – это всегда выстрел из нескольких орудий.
Но поскольку выражение "залп "Авроры" уже стал мемом, то разогнали всю редакцию. Понимали, что сперва – не залп, а сигнальный выстрел; потом – план захвата Петрограда разработал Троцкий; а следом – пломбированный вагон и щедрый начальник кайзеровской разведки полковник Вальтер Николаи… Реабилитировать же Троцкого было нельзя – должна же был существовать тёмный гений большевизма, такой АДДСКИЙ СОТОН, на которого можно все списывать. Архаическое сознание властно требовало такого космоса, в котором было бы два чётких полюса мироздания.
Так же и с хрупкостью военной мифологии. Сперва – не было ни политрука Клочкова, ни 28 памфиловцев… Потом – не Великая Отечественная, а советско-германская, в которой число граждан СССР, сражающихся за Сталина и за Гитлера было одного порядка (подобное было лишь во Франции). Следом – уровень военных преступлений, неспровоцированных агрессий и преступлений против человечности (геноцид, рабский труд, этнические и политические чистки) обоих тоталитарных режимов, за период с января 1933 по май 1945 был не просто сопоставим, практически равен.
И ведь все это – признаки разложения системы, а не только ее идеологии...
В начале двадцатых, когда про пломбированный вагон знал весь истеблишмент, но у большевизма были драйв и спурт, над историей с ним только хихикали. В современных терминах это звучало бы так: "А суперски наш "Старик" (партийное "погоняло" Николая Ленина – Владимира Ульянова) развел Вильгельма!.." Но когда от большевизма остался только приторный культ Ильича – и малейшая коррекция мифа губила его. Так Мартин Лютер буквально взорвал церковь спором об индульгенциях – совершенно 10-м вопросом тогдашней религиозной жизни и далеко не самым большим источником доходов для монашеских орденов…
Еще больше это относится ко Второй мировой. Из 9 Мая постарались сделать то, что так и не удалось советским пропагандистам – стержень идентичности советской политической нации.
Впрочем, тогда таких формулировок не знали, слово нация понимали только в этническом значении, и потому обходились сталинско-сусловским оборотом "новая историческая общность - советский народ".
И тут же получили пропагандистский оксюморон: правильная война с Гитлером, родившаяся из правильной дружбы с Гитлером, прерванной внезапным вероломным нападением друга на миролюбивую советскую страну, опоздавшую с ударом по вероломному другу на (от 1 до 21 дня).
И еще в миф о всенародной победе надо было вписать эти знаменитые указания командирам рот и батальонов (см. "Записки гадкого утенка" Григория Померанца): быстрее дорасходуй состав и пойдешь на переформирование… Вот этот "дорасходованный состав" и есть "Забытый полк".
В результате всех этих идеологических кульбитов в путинской России начался какой-то зомби-апокалипсис. Самое глупое и комическое сегодня – это доказывать ожившим мертвецам, что они не имеют морального права жрать твои мозги… Просто потому, что у них давно выпали зубы и рассыпались суставы…
Теперь о роли интеллигенции. Советская гуманитарная интеллигенция, а также та техническая, интеллект который позволял философское осмысление мира, безусловно, была жрецами советской идеологии во всех ее изводах.
Но это были жрецы в статусе православного духовенства петербургского периода: элита очень уважаема, но используется государством исключительно в обрядовых действах, а остальные – куда ниже самого замухрышистого чиновника.
Поэтому шаржировать советского интеллигента - такое же простое, безопасное и бесполезное занятие, как в свое время фельетонировать дьячка или сельского батюшку, которого в отсталой местности могли и покатать нагишом по пашне – для вящей урожайности…
Я представляю, каким был шок у духовенства, когда после двух веков синодального управления Русской церковью вдруг выяснилось, что единственный призыв священников, на который откликаются массы – это призыв к погромам.
Прошло 80 лет и советские интеллигенты убедились, что их слушают(ся), только когда они зовут к революции и особенно – к этнонациональной мобилизации.
И при конце правления Романовых священников, и при преемниках Сталина придворных интеллигентов государство использовало для озвучивания идей и призывов, которые представителям государства было делать уже стремно.
В 1937 году публично призывать расстреливать инакомыслящих как "бешеных собак" мог генеральный прокурор, а спустя три десятилетия – только член президиума творческого союза…
Но после Августа-1991 жреческое место советской интеллигенции вернули православной церкви. А интеллигенция начала суетиться вокруг и кричать: а – мы! И добрая и щедрая власть сказала: добро, соревнуйтесь… Правда, потом власть стала менять фаворитов. Фараонов фаворит на сапфир сменял нефрит…
Полемизировать с этой мертвечиной – себя не жалеть. Надо создавать свой отдельный мир. Как это делали в советское время настоящие интеллектуалы и художники. Надо понимать, что сорок лет назад в СССР сложилась уникальная ситуация – уровень подпольной, гонимой (диссидерской), неофициальной культуры, включая творчество недавних эмигрантов был значительно выше уровня официальной!
Именно диссидерская ("инаковая", чтобы уйти от клише "диссидент" – протестующий оппозиционный инакомыслящий) культура, включая изымаемые, запрещаемые, негласно исключаемые из оборота ранее признанные произведения, обеспечивала мировой уровень советской культуры. Что же касается науки, то на передовых направлениях обильно использовались результаты промышленного шпионажа, а самостоятельные изыскания очень высокого уровня были уделом кружков – неофициальных гуманитарных семинаров, объединений тризовцев (теория решения изобретательских задач – создатель Генрих Альшуллер – фантаст Генрих Альтов), ленинградского экономического кружка…
И когда на Русь ненадолго пришла демократия – цивилизованный мир ахнул от уровня внезапно явившейся живописи и театра… Масса писателей смогла составить конкуренцию лавине переводов лучших из лучших западных фантастов и детективщиков. Осмеянные советские инженеры и программисты (острота Жванецкого тридцатилетней давности: что будет, если советского инженера завербует мафия? – Он ничего не будет делать за 1000 долларов [тогда космическая сумма] в месяц) вдохнули новое дыхание в израильский хай-тек и в Кремниевую долину…
И не все сейчас эмигрировали… И не все протухло и сгнило… Надо просто вновь создавать альтернативную культуру и этим - альтернативную страну. Реальным же диссидентам в голову бы не пришло переводить место в самиздатовских альманахах на заочный спор с публикациями в "Известиях" или "Литературной газете", даже с самыми подлыми… Академик Сахаров вот дал пощечину автору памфлета против Елены Боннэр, и на этом дискуссия правозащитников с официозом была исчерпана.
Диссиденты вели свои споры – о монархии, о Столыпине, о том, были ли перспективы у Февраля-1917, о том, какой либерализм будет нужен будущей свободной России… Андрей Дмитриевич вот терпеть не мог "розового либерализма" - с его заигрыванием с мирным сосуществованием с Кремлем…
Диссидентские споры были наивными, им приходилось заново открывать для себя и своей аудитории и либерализм, и консерватизм, и левые идеи… Но это была реальность, это была подготовка к будущей легальной идейной борьбе конца 80-х, а не советский морок с его знаменитой соцреалистической "борьбой лучшего с хорошим" в искусстве и измышлением экономических реформ, не выходящих за рамки изменения методов подсчета производственных (приписанных) показателей…
Поэтому я призываю оставить путинистских мертвецов в интимном уединении, а самим выращивать ростки живой жизни…
! Орфография и стилистика автора сохранены
