Война на истощение — достаточно редкий вид военной стратегии, связанный в первую очередь с отказом от основных принципов ведения войны и базовых основ аналитической стратегии (маневр, позиция, правильный бой), а значит, с высокой степенью неопределенности в конечном исходе. Как правило, война на истощение невыгодна в первую очередь атакующей стороне, так как она в ходе нее теряет свое ключевое преимущество — инициативу.
В качестве классического примера войны на истощение обычно приводится Западный фронт Первой мировой войны, но к ней можно отнести и первый этап Великой Отечественной, когда потерпевшая поражение в приграничном сражении Красная Армия разменяла территорию на темп германского наступления и тем самым в итоге выровняла положение к концу 1941 года, что позволило ей начать наступательные действия. Фактически немецкая армия истощила свой наступательный потенциал, рассчитанный на месяц-полтора месяца блицкрига.
Логично, что именно атакующий, имея инициативу, всячески пытается избегать затягивания конфликта и тем более перевода его в столь неопределенную фазу. И, наоборот — для обороняющегося, который находится в худшем положении, перевод боевых действий в самый невыгодный для противника формат позволяет либо избежать поражения, либо минимизировать конечный ущерб итогов войны.
Собственно, нынешний конфликт вполне вписывается в подобное описание. Украина разменяла территориальные потери на темп наступления российской армии, погасила наступательные ее возможности через нанесение тяжелых потерь в технике и людях, а также в дезорганизации комплексных возможностей — мы видим, что авиация, наземные части, флот России действуют почти автономно друг от друга, все более фрагментируя совместные друг с другом операции. Что, безусловно, лишь ослабляет наступательный потенциал — и с середины лета как таковые наступательные операции прекращены. Мелкие сугубо тактические продвижения даже пропагандисты не в состоянии выдать за успех.
Однако теперь, когда роли поменялись, и на повестке стоит уже наступление ВСУ (а наступательные возможности уже продемонстрированы в Харьковской и Херсонской областях), теперь война на истощение становится проблемой уже для Киева. Особенно в условиях, когда российское руководство и российское командование практически нечувствительны к любым потерям, не считая их проблемой. Вопрос о том, каковы потери ВС РФ в ситуации такой нечувствительности теряет практический смысл. 10 тысяч или 100 тысяч потерь — совершенно неважно, если в Кремле и на Арбатской площади, грубо говоря, плевать на это. Кстати, нечувствительность к потерям — вполне характерная особенность русской военной культуры. Не только русской, конечно, но в данном случае просто есть смысл отметить эту особенность.
Теперь, когда Кремль стал обороняющейся стороной, он прямо заинтересован в максимальном затягивании боевых действий. Это рискованная стратегия, так как соотношение показателей сторон конфликта явно не в пользу России, но пространство решений у Кремля буквально отсутствует. Он не может наступать и не может позволить себе отступить даже на позиции 24 февраля. И даже не по соображениям престижа, а потому, что возврат на линию 24 февраля не означает прекращения боевых действий, а значит — они продолжатся уже на территории ДНР-ЛНР и Крыма. Причем в крайне невыгодных для Кремля условиях, и особенно это касается Крыма, который невозможно защитить.
Уже поэтому требование Кремля "мир, но на условиях России" - не блажь и не медийно значимый вопрос (в конце концов, недовольство внутри России будет погашено как террором, так и ударной дозой излучения пропагандистских телебашен, а на внешнем поле репутация Кремля настолько отрицательна, что ей уже мало что может повредить). Кремль может пойти на прекращение боевых действий, но при гарантиях, что Киев их не продолжит. Однако таких гарантий нет и быть не может по понятным причинам, а значит — боевые действия будут продолжаться. И их затягивание теперь до истощения противной стороны выгодно в первую очередь Кремлю.
Проблема между тем вполне очевидна: ключом к Крыму является прибрежная полоса, которая как раз совершенно непригодна к обороне. Там просто негде создать оборонительный рубеж, что и демонстрировали все предыдущие войны в этом регионе — через него наступающие проходили буквально насквозь, особо не задерживаясь. Задержать противника здесь практически невозможно, а выход к морю означает для ВСУ возможность прерывания снабжения Крыма, и значит — высокие шансы на продолжение успешных наступательных действий. А вот потеря Крыма помимо тяжелого политического контекста для Кремля будет означать и резкое ухудшение общего положения, так как Крым создаст обширную "тень войны", которая распространяется практически на всю акваторию Черного моря и на Кавказское побережье. Само наличие этой "тени" даст в руки ВСУ инициативу, что исключает шансы на ведение войны на истощение.
Единственный путь, по которому Кремль может пойти в складывающихся обстоятельствах, причем путь, которые не принесет ему перелом и перехват инициативы, а лишь позволит продолжить войну на истощение — это создание какого-то нового очага боевых действий либо переход к применению неконвенциональных вооружений. Но то, и другое решение пока выглядят крайне сомнительными. Для создания нового фронта банально нет достаточных сил, а быстрый разгром и ликвидация попытки контрнаступления (как это произошло в Арденнах в начале 1945 года или попытки немецкого контрудара возле озера Балатон) приведет лишь к более быстрому обрушению фронта в целом. Применение оружия массового поражения в попытке изменить формат войны тем более сопряжено с рисками прямого подключения к войне уже со стороны США и стран НАТО, причем даже не на территории Украины, а на незащитимых сегодня направлениях. Что опять-таки не дает никакого шанса на продолжение войны на истощение.
Это и есть исчерпание пространства решений. Хороших решений за Кремль нет. Есть другие, но все они носят либо недопустимо рискованный характер, либо сомнительный в плане возможностей их реализации. Поэтому единственное, что остаётся сегодня Кремлю — это максимально затягивать и "завешивать" ситуацию, рассчитывая в основном на чудо.
Стратегия чуда — вполне рабочая схема, когда нет никаких шансов проведения качественного маневра, удержания позиции или ведения правильного боя. Однако, как и любая функция, стратегия чуда существует лишь в рамках допустимого диапазона условий и качеств того, кто ее использует. Любой кризис (а война — это вообще перманентный кризис) всегда обладает бифуркационными точками — чаще всего локальными, но иногда, резонируя, они могут складываться и в критические точки более высокого порядка. По сути, чудо — это способность (по большей части интуитивная) замечать эти точки и использовать их.
Есть ли в руководстве России человек или группа людей, принимающих решения, обладающие такими нетривиальными способностями? Не знаю, однако могу предположить, что нет. Поэтому надежда на чудо будет заключаться в традиционном недеятельном ожидании: а вдруг оно случится? В такой парадигме чудес не бывает никогда.
! Орфография и стилистика автора сохранены
